Черный граф - Страница 41

В харчевне было пустынно, лишь в торце стола сидели трое. Возле худощавого старика, в старенькой потертой куртке из непромокаемой ткани, какие носят нормандские рыбаки, Инесс узнала одного из мужчин встретивших её во дворе «Барсучьей норы», а так же Дидье, с аппетитом, уплетающего жаркое, из глиняной миски. Увидев женщину, в обществе хозяина харчевни, мужчины поднялись, поприветствовав виконтессу поклонами. И лишь Дидье бросился к её ногам, выражая столь нелепую благодарность, очевидно за то, что оказался в столь прекрасном месте, где так вкусно кормят. Взволнованный юноша твердил что-то невнятное, размахивая ломтем хлеба и тыча пальцем в мужчин, разделявших с ним ужин.

– Хорошо Дидье…я поняла, тебе здесь нравится. Я очень рада за тебя. Иди, поешь. Иди, будь любезен.

Вняв просьбе «хозяйки», которой он с тех пор как покинул приют, подчинялся беспрекословно, Дидье вернулся к трапезе, в компанию мирно беседовавших мужчин. В это время, Проспер, где-то раздобыл допотопное кресло, времен Карла IX, и украшенного тонкой, довольно изысканной резьбой, предложив его родовитой гостье.

Как только Инесс уселась за стол, перед ней появилась девочка лет четырнадцати, по всей видимости, присланная метром Блеру, чтобы прислуживать за ужином, дворянской особе. Перед виконтессой, на оловянном блюде, очевидно лучшей посуде имеющейся в трактире, появилось хваленое заячье жаркое, украшенное зеленью, а так же ваза с фруктами. Метр Блеру, поставил на стол глиняный кувшин, наполненный белым анжуйским, из винного погреба «Барсучьей норы», как и обещал гостье.

– Прошу вас, Ваша Милость, не взыщите за скромный стол лишенный даже самого малого выбора вин, но…

– Я прошу вас, господин Блеру, не извиняйтесь. Ваше угощение, быть может, это самое приятное, что со мной случилось за последнее время.

Исполненный учтивости, трактирщик поклонился.

– Не смею более мешать, Ваша Милость.

– Постойте…

Остановила девушка учтивого нормандца.

– Я могу просить у вас об одолжении?

– Что угодно, мадам.

– Вы не согласились бы разделить со мной трапезу?

Услышав пожелание молодой особы, Трюш, брат Проспера и старик, переглянувшись, засобирались, приняв решение не смущать гостью.

– Что ж, друг мой Трюш, пора мне отдыхать.

Вымолвил старик, хлопнув по плечу младшего Блеру. Трюш не без удивления оглядев гостью и брата, ответил:

– Пойдемте старина Бельморшан, матушка приготовила вам постель…

– Нет-нет, я буду ночевать в конюшне, на свежем сене, рядом со своими лошадками, и вот этим молодцом, ежели он пожелает?

Старик потрепал за ухо, улыбнувшегося, малыша Дидье.

– Но…

Трюш попытался развенчать надежды старика на ночлег в сарае, но услышал уверенный отказ.

– Никаких возражений! Если ты хочешь быть добр до конца, можешь предложить мне, перед сном кружечку сидра, а я не откажусь.

Трюш развел руками.

– Ну, разумеется, перед сном непременно.

– Тогда пойдемте. Малыш Дидье, не составишь ли ты нам компании?

Дидье радостно закивал головой, а Бельморшан воскликнул:

– Вот и славно. Тогда пойдем. Ступай вслед за Трюшем, а я за вами.

Вскоре гомонливая троица скрылась во тьме двора, и лишь голос старика Бельморшана, а так же хохот захмелевшего Трюша, слышались из ночной мглы. Виконтесса окинула взглядом трактирщика.

– Скажите, а кто эта девочка, которая прислуживала мне?»

Спросила она, как только шум голосов стих под кровом просторной конюшни.

– Это моя дочь.

– Ваша дочь? А где же её мать?

Блеруа, сделав большой глоток вина, тихо ответил.

– Она умерла. Шесть лет назад, от болотной лихорадки.

На глазах у Инесс выступили слезы. Девушка вдруг вспомнила о своей, безвременно ушедшей матери, об отце, не желавшем понять её, о маленькой Шарло, оставшейся в полном одиночестве, на попечительстве жестокого тирана родителя.

– Мне очень жаль,…

Проспер кивнул.

– …вы бывший солдат?

Мужчина выказал изумление.

– А почему вы так решили?

– Шрам.

На лице Блеру проступила странная улыбка, исполненная боли и жестокости.

– Знаете…

Произнес он как-то обреченно.

– … недавно мне приснился странный сон, будто иду я по ночному лесу и вижу, как маленький лесной кролик, спасается от филина. Схватил я бедолагу и спрятал под куртку, а филин вьется, вот-вот на меня набросится: «Отдай, мол, мою добычу». Испугался я, уж не знаю, что делать? Вдруг смотрю, в дереве торчит топор. Схватил я его, замахнулся, а потом себе и думаю, а ведь у него, у филина, наверняка тоже детишки-птенцы есть, ему ведь их тоже кормить нужно? Пожалел я птицу…А в жизни, думаю, когда проснулся, так не бывает, один обязательно сожрет другого.

Он пристально поглядел на девушку.

– Вы правы, мадам, я был на войне. Как наемник, как солдат короля, такой же обездоленный, как и все прочие, кто делил со мной горести и лишения. Мы были всего лишь пушечным мясом, оторванными от родных изгоями, усмиренными побоями, лишениями и голодом, несомненно, осознавая, что нам никогда не увидеть проблеска надежды.

– Да, это глупое ремесло.

– Не бывает глупого ремесла, бывают глупые люди. И я благодарен одному из тех, кто даже в такой мерзости не утратил человеческого лица и вытащил меня из этого ада.

Блеру, наполнив вином кружки, сделал несколько глотков, словно посвятив их далекому другу, некогда спасшему нормандцу жизнь.

– Что война…золото, вот истинное зло. Золото убило людей больше чем сталь, свинец и огонь вместе взятые. Вот и вы, мне кажется, от кого-то бежите, разве здесь не замешан презренный металл или ещё какая-нибудь мерзость почище денег?