Черный граф - Страница 26

Приподнятое настроение кардинала несколько развеяло мрачные мотивы, звучащие в душе гостя. Но усилием воли, Буаробер вернул себя в ту тональность, в которой желал звучать во время сегодняшнего визита. Приор с почтением поклонился, и, глядя в глаза герцога, произнес:

– Ваше Преосвященство, так устроен человек, что ему в течение жизни беспрестанно приходится оправдывать себя, прежде всего, пред самим собой. Эти оправдания, как правило, надуманны и несостоятельны, и зачастую человек глубоко в душе это чувствует. Но всё же, ему каждый раз, из любой ситуации удается выгородить себя, перебросив вину на кого угодно: на родителей, друзей, врагов, даже на Провидение. И если бы было иначе, и каждый объективно оценивал собственные поступки, не вытаскивая себя из пропасти под названием низость, люди вряд ли доживали бы до двадцати лет. Проведя несколько дней в раздумьях, я, учитывая сказанное выше, не нашел, в чем себя упрекнуть. Поэтому явился к вам, монсеньор, для того, чтобы связать воедино разум и эмоции, другими словами поговорить о совести.

Во взгляде кардинала появилась та ирония, которая являлась неотъемлемой составляющей, их с Лё Буа бесед.

– Таким образом, милый Лё Буа, следует полагать, что сегодня вы пришли к духовному лицу, а не к доброму другу?

– Если позволите, мне хотелось бы видеть в вас как одного, так и другого.

– Прекрасно, в таком случае наши желания совпадают.

Герцог указал на одно из кресел, что стояло возле камина, где он, каждый раз, имел удовольствие принимать «веселого аббата».

– Попробуйте вот это изумительное испанское вино, его только вчера доставили из Кадиса, весьма необычный букет.

Сделав глоток, Буаробер устремил сосредоточенный взгляд в распахнутое окно, откуда яркие снопы света проливались на просторы комнаты.

– Не находите?

– Несравненно, монсеньор.

– В таком случае в обмен на дивное угощение, я потребую от вас благодеяния – своеобразной платы.

Удивленный взгляд приора, натолкнулся на прищуренные в усмешке глаза кардинала.

– До меня дошли слухи, мой верный Лё Буа, о том, что по Парижу, блуждает некий памфлет, о моих многочисленных пороках.

Буаробер опустил глаза.

– Ну же, Лё Буа, не томите, кому как не вам доставить мне подобное удовольствие…прочтите, прошу вас.

– Но я, право не…

– Нет-нет. Не принимаю никаких отговорок, читайте!

Тяжело вздохнув, приор поставил на столик бокал, и поднялся во весь рост. Он, как будто размышляя над тем, стоит ли министру слышать то, о чем он так настойчиво просит. Под ироничным взглядом усмехающегося кардинала, он направился к раскпахнутому окну. Выглянув наружу, приор обернулся и решительно произнес:

– Нет, монсеньор, это никак невозможно.

– Но почему?

– Потому, что ваши окна, слишком высоко от земли, мой господин.

Прилив безудержного, добродушного и чистосердечного смеха, вынудил кардинала, отставить бокал, на время, отказавшись от вина.

– Вы неисправимы Лё Буа, но именно это я в вас и ценю…

Ришелье не без усилий усмирив хохот, произнес.

– …И всё же я настаиваю.

– Хорошо, будь по-вашему, но тогда услуга за услугу.

С улыбкой, не покидающей уста, с момента прихода Буаробера, министр утвердительно кивнул. Буаробер принял вдохновенную позу и размеренно с воодушевлением, произнес:

Он желчи едкие потоки разбавит сладостью медовой,

И так его коварно слово, как и дела его жестоки.

Он лаской своего добьется, на ровном месте не споткнется,

Зарежет, источая лесть, и не узнать каков он есть.

С неподдельным восторгом, Ришелье захлопал в ладоши.

– Браво! Право слово, это весьма недурно!

– Я признаться так же распознаю здесь руку небесталанного человека.

– Бесспорно, бесспорно, кстати, о неординарности, как поживает наш удивительный господин Рокан?

Теперь настал черед хохотать, Буароберу.

– Не поверите, монсеньор, он не устает удивлять.

Всем своим видом, Ришелье выказывал явное удовольствие, предвкушая один из увлекательнейших рассказов о великолепном господине Рокане, которые так любил слушать в исполнении гениального Лё Буа. Воодушевленный вниманием министра, потирая ладони, Буаробер начал с большой охотой.

– Не далее, чем на прошлой неделе, Рокан, сговорился с приятелем, одним приором из предместья, вместе поохотиться на куропаток. Господа условились отправиться после вечерни. Но Рокан, как обычно всё перепутав, явился на час раньше. «Но мой дорогой…» – заметил приор – «…мне ещё предстоит отслужить вечерню». На что наш Рокан, не смутившись, ответил – «Вот и славно, я стану вам прислуживать». Приор, будучи, к слову, человеком весьма бестолковым, согласился, полагая, что Рокан снимет, по крайней мере, ягдташ и ружье. Ничего подобного! Тот поднялся на хоры при полной амуниции, да ещё с собакой на поводке!

Ришелье с Буаробером разразились таким хохотом, что секретари кардинала, на сей раз, Вернье и Маршар, прибывавшие за дверью, в приемной, переглянулись.

– В этом облачении, Рокан пропел всю «Magnificat» от «anima mea Dominum», до «Abraham, et semini eius in saecula»!

– Что ж, в наш жестокий век, каждый молится и верует, как может…

Едва отдышавшись, собеседники вновь взялись за вино. Наслаждаясь букетом испанской лозы, Буаробер решил, что наступил благоприятный момент, перейти к его делу. Он искоса взглянул на Ришелье, и, поставив бокал, многозначительно произнес:

– Credo, quia absurdum est…

Кардинал смерил помрачневшего приора лукавым взглядом.

– Вижу, вы желаете вернуться к вашим рассуждениям о совести?

– Именно, Ваше Преосвященство, именно!